Неточные совпадения
Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе; не развеселят, не испугают взоров дерзкие дива природы, венчанные дерзкими дивами искусства,
города с многооконными высокими дворцами, вросшими в утесы, картинные дерева и плющи, вросшие в домы, в шуме и в вечной пыли водопадов; не опрокинется назад голова посмотреть на громоздящиеся без конца над нею и в вышине каменные глыбы; не блеснут сквозь наброшенные одна на другую темные арки, опутанные виноградными сучьями, плющами и несметными миллионами диких роз, не блеснут сквозь них вдали вечные линии сияющих гор, несущихся в
серебряные ясные небеса.
Этой части
города он не знал, шел наугад, снова повернул в какую-то улицу и наткнулся на группу рабочих, двое были удобно, головами друг к другу, положены к стене, под окна дома, лицо одного — покрыто шапкой: другой, небритый, желтоусый, застывшими глазами смотрел в сизое небо, оно крошилось снегом; на каменной ступени крыльца сидел пожилой человек в
серебряных очках, толстая женщина, стоя на коленях, перевязывала ему ногу выше ступни, ступня была в крови, точно в красном носке, человек шевелил пальцами ноги, говоря негромко, неуверенно...
«Она тоже говорила о страхе жизни», — вспомнил он, шагая под
серебряным солнцем.
Город, украшенный за ночь снегом, был удивительно чист и необыкновенно, ласково скучен.
Дома огородников стояли далеко друг от друга, немощеная улица — безлюдна, ветер приглаживал ее пыль, вздувая легкие серые облака, шумели деревья, на огородах лаяли и завывали собаки. На другом конце
города, там, куда унесли икону, в пустое небо, к
серебряному блюду луны, лениво вползали ракеты, взрывы звучали чуть слышно, как тяжелые вздохи, сыпались золотые, разноцветные искры.
Однажды Самгин стоял в Кремле, разглядывая хаотическое нагромождение домов
города, празднично освещенных солнцем зимнего полудня. Легкий мороз озорниковато пощипывал уши, колючее сверканье снежинок ослепляло глаза; крыши, заботливо окутанные толстыми слоями
серебряного пуха, придавали
городу вид уютный; можно было думать, что под этими крышами в светлом тепле дружно живут очень милые люди.
Скука вытеснила его из дому. Над
городом, в холодном и очень высоком небе, сверкало много звезд, скромно светилась
серебряная подкова луны. От огней
города небо казалось желтеньким. По Тверской, мимо ярких окон кофейни Филиппова, парадно шагали проститутки, щеголеватые студенты, беззаботные молодые люди с тросточками. Человек в мохнатом пальто, в котелке и с двумя подбородками, обгоняя Самгина, сказал девице, с которой шел под руку...
По берегам озера аккуратно прилеплены белые домики, вдали они сгруппировались тесной толпой в маленький
город, но висят и над ним, разбросанные по уступам гор, вползая на обнаженные, синеватые высоты к
серебряным хребтам снежных вершин.
Катались на лодках по Днепру, варили на той стороне реки, в густом горько-пахучем лозняке, полевую кашу, купались мужчины и женщины поочередно — в быстрой теплой воде, пили домашнюю запеканку, пели звучные малороссийские песни и вернулись в
город только поздним вечером, когда темная бегучая широкая река так жутко и весело плескалась о борта их лодок, играя отражениями звезд,
серебряными зыбкими дорожками от электрических фонарей и кланяющимися огнями баканов.
Николай Иванович жил на окраине
города, в пустынной улице, в маленьком зеленом флигеле, пристроенном к двухэтажному, распухшему от старости, темному дому. Перед флигелем был густой палисадник, и в окна трех комнат квартиры ласково заглядывали ветви сиреней, акаций,
серебряные листья молодых тополей. В комнатах было тихо, чисто, на полу безмолвно дрожали узорчатые тени, по стенам тянулись полки, тесно уставленные книгами, и висели портреты каких-то строгих людей.
В осажденном
городе Севастополе, на бульваре, около павильона играла полковая музыка, и толпы военного народа и женщин празднично двигались по дорожкам. Светлое весеннее солнце взошло с утра над английскими работами, перешло на бастионы, потом на
город, — на Николаевскую казарму и, одинаково радостно светя для всех, теперь спускалось к далекому синему морю, которое, мерно колыхаясь, светилось
серебряным блеском.
Устинья Наумовна. Сам,
серебряный, не хочешь, приятелю удружу. У тебя ведь, чай, знакомых-то по
городу, что собак.
Кожемякин не спал по ночам, от бессонницы болела голова, на висках у него явились
серебряные волосы. Тело, полное болью неудовлетворённого желания, всё сильнее разгоравшегося, словно таяло, щеки осунулись, уставшие глаза смотрели рассеянно и беспомощно. Как сквозь туман, он видел сочувствующие взгляды Шакира и Натальи, видел, как усмехаются рабочие, знал, что по
городу ходит дрянной, обидный для него и постоялки слух, и внутренне отмахивался ото всего...
А вылиты эти колокола из серебра, кое много лет у нищих выменивалось: дадут нищему монету
серебряную, а Ростов-город и выменяет её на медь.
Катя не отвечает и завертывается в свой салопчик; она зябнет. Елене тоже холодно; она смотрит вдоль по дороге:
город виднеется вдали сквозь снежную пыль. Высокие белые башни с
серебряными главами… Катя, Катя, это Москва? Нет, думает Елена, это Соловецкий монастырь: там много, много маленьких тесных келий, как в улье; там душно, тесно, — там Дмитрий заперт. Я должна его освободить… Вдруг седая, зияющая пропасть разверзается перед нею. Повозка падает, Катя смеется. «Елена! Елена!» слышится голос из бездны.
Уж не течет
серебряной струею
К Переяславлю-городу Сула.
Глумов. Ну, да уж что делать. Сойдитесь с прислугой, с гадальщицами, с странницами, с приживалками; не жалейте для них никаких подарков. Зайдите теперь в
город, купите две табакерки
серебряных, небольших! Все эти приживалки табак нюхают зло и очень любят подарки.
Однажды я, достав из-под половицы нашей комнаты часы, вздумал потереть их
серебряную спинку старой замшевой перчаткой. Давыд ушел куда-то в
город; я никак не ожидал, что он скоро вернется… вдруг он — шасть в дверь!
Вечером пошла Суламифь в старый
город, туда, где длинными рядами тянулись лавки менял, ростовщиков и торговцев благовонными снадобьями. Там продала она ювелиру за три драхмы и один динарий свою единственную драгоценность — праздничные серьги,
серебряные, кольцами, с золотой звездочкой каждая.
Свинцовый холодный туман окутал колокольни, минареты и крыши домов,
город точно обезглавлен, да и люди — издали — кажутся безголовыми. Мокрая изморозь стоит в воздухе, мешая дышать, все вокруг тускло-серебряное и — жемчужное там, где еще не погасли ночные огни.
Он мне стал плакаться, сколь этим несчастен и чего лишается, если пегота на лицо пойдет, потому что сам губернатор, видя Пимена, когда его к церкви присоединяли, будто много на его красоту радовался и сказал городскому голове, чтобы когда будут через
город важные особы проезжать, то чтобы Пимена непременно вперед всех с
серебряным блюдом выставлять. Ну, а пегого уж куда же выставить? Но, однако, что мне было эту его велиарскую суету и пустошество слушать, я завернулся, да и ушел.
Город, с своими ярко освещенными желтыми, белыми и серенькими домами, с своими блистающими
серебряными и золотыми главами церквей, представлял собою решительно какой-то праздничный вид.
Музыканты, в шелковых красных мантиях, шли впереди, за ними граждане десяти вольных
городов немецких, по два в ряд, все в богатой одежде, и несли в руках, на
серебряных блюдах, златые слитки и камни драгоценные.
Балаган, отданный в распоряжение труппе фокусника, стоял почти на конце квартала, и за ним сразу начинался большой старый парк, примыкавший к
городу. Летом должно было быть чудно хорошо в этом парке, но теперь огромные сугробы снега сплошь покрыли его аллеи и дорожки. Деревья стояли совсем
серебряные от инея, a над всей этой белой полосой темнело темное зимнее небо, осыпанное миллиардами звезд.
Стр. 10. Теплые ряды,в которых была сосредоточена торговля мануфактурой, шелком, мехами, золотыми и
серебряными изделиями, отапливались — в отличие от Верхних, Средних и Нижних рядов Китай-города.
Город был полон войсками. Повсюду мелькали красные генеральские отвороты, золотые и
серебряные приборы офицеров, желто-коричневые рубашки нижних чинов. Все козыряли, вытягивались друг перед другом. Все казалось странным и чуждым.
Все юрты
города были одинаковы, и только юрта Кучума выделялась между ними величиною и высотою. Она состояла из пяти отделений, из которых два занимал сам Кучум, а в остальных жили его жены. Убранство этой юрты было царственно великолепно. Все стены были обиты соболями и горностаями, полы покрыты пушистыми коврами. Много всевозможной золотой и
серебряной посуды стояло на полках. Словом, во всем проявлялось огромное богатство всесильного салтана.
На другой день он прислал хозяйской дочери богатый
серебряный сервиз. Бедный учитель не получил ничего. На свадьбе было много гостей, и потому приключение со щеткой на другой же день распространилось по всему
городу.
Глядь, из-за мутного угла наперерез — разлихой корнет, прибор
серебряный, фуражечка синяя с белым, шинелька крыльями вдоль разреза так и взлетает… Откуль такой соболь в
городе взялся? Отпускной, что ли? И сладкой водочкой от него по всему переулку полыхает…